День рождения
Apr. 14th, 2011 02:49 pmСегодня моему сыну - страшно сказать - двадцать лет. С сегодняшнего дня он больше не тинейджер.
Он родился ночью с 13го на 14 апреля. В роддоме я твердила: пусть ребенок родится не 13-го! Боялась плохой приметы. В итоге, как родился - так родился, было уже 14-е.
Вчера поздно вечером они пошли с подружками и дружками праздновать сначала в ресторан, а потом в квартиру к юной парочке поедать тортик из мороженого.
Вдруг звонит, возбужденный. "Мама - мне кажется - это наша старая квартира, где мы жили. Подьезд с колоннами, там белая старая кухня, желтый очень старый холодильник, ванна розовая, и из окна виден забор дома престарелых. В соседнем подьезде жила наша бабушка. Это она? "
Она.
Слышу - орет друзьям: Guys, this is our very first apartment when we came to America!! How weird is that?
Я послала его проверить: видны ли зарубки на дверном косяке - там мы отмечали рост. А трещина на кафельном полу в ванной? Паркет должен быть весь ободран, ты на нем катался на своем горшке, весь изьелозил.
-Нет, зарубки закрасили, а на полу ковер. Мама, а где была моя комната?
-У тебя не было комнаты, спальня всего одна, там ты и спал рядом с нами в кроватке с прутьями. И как обезьян, перелезал. Ты разве ничего не помнишь?
-Ничего.
В эту квартиру мы зашли тропической летней ночью, с двумя чемоданами и младенцем в коляске "Мальвина".
Куда ушла моя жизнь?
Дина Рубина сравнила начальный период иммиграции с состоянием тифозного больного в несущемся поезде. Ты пылаешь в бреду, вокруг все мелькает, все не в фокусе, глаз цепляет какие-то фрагменты, какие-то обрывки. А ты в горячке, с больной головой, тебя куда-то тащит, а поезд летит вперед-вперед, и ты своим мутным разумом не успеваешь осмысливать происходящее.
Иммигрировать - это перенести долгую тяжелую болезнь, а потом долго выздоравливать. Выйти на слабых ногах, оглядеться вокруг - вот новый мир, живи теперь в нем.
А раньше мне казалось что уехать - это умереть. Мы в загробном мире, откуда не возвращаются, что было верно до интернета, дешевой телефонии, краха соцлагеря и глобализации. Я вообще думаю, что первые 6 месяцев, а то и год после переезда человек не может считаться полностью вменяемым.
У нас этот период непостоянного, момент перехода из одного мира в другой растянулся на многие годы: безденжье и бедность, переезды, отсутствие постоянной работы, полное непонимание того, где мы и что делать, и болезни, болезни, болезни. Одни против мира. Мы неслись вперед на всех парусах, чтобы выжить, чтобы удержаться на плаву. Только головой вертели иногда - а что это мелькает в окне?
Все детство моего сына прошло именно так - в бреду и горячке. В неустойчивости, непостоянности, нерешенности, шаткости как на вокзале. Жизнь на узлах.
Это предисловие к жизни, а настоящая жизнь, думалось, впереди. Вот сейчас все устроится, все устаканится, мы оглядимся вокруг и начнем жить. Мы будем наслаждаться каждым днем.
Малыш - это счастье, но cчастье не было окончательным, полновесным, над ним всегда висело облачко.
А ведь детство - это так ненадолго. Мы сползли с бешеного поезда, а ребенок вырос. И у него уже свой несущийся поезд. А мы остаемся стоять на платформе.
Дай я тебя поцелую, и с новорожденным нас.
Он родился ночью с 13го на 14 апреля. В роддоме я твердила: пусть ребенок родится не 13-го! Боялась плохой приметы. В итоге, как родился - так родился, было уже 14-е.
Вчера поздно вечером они пошли с подружками и дружками праздновать сначала в ресторан, а потом в квартиру к юной парочке поедать тортик из мороженого.
Вдруг звонит, возбужденный. "Мама - мне кажется - это наша старая квартира, где мы жили. Подьезд с колоннами, там белая старая кухня, желтый очень старый холодильник, ванна розовая, и из окна виден забор дома престарелых. В соседнем подьезде жила наша бабушка. Это она? "
Она.
Слышу - орет друзьям: Guys, this is our very first apartment when we came to America!! How weird is that?
Я послала его проверить: видны ли зарубки на дверном косяке - там мы отмечали рост. А трещина на кафельном полу в ванной? Паркет должен быть весь ободран, ты на нем катался на своем горшке, весь изьелозил.
-Нет, зарубки закрасили, а на полу ковер. Мама, а где была моя комната?
-У тебя не было комнаты, спальня всего одна, там ты и спал рядом с нами в кроватке с прутьями. И как обезьян, перелезал. Ты разве ничего не помнишь?
-Ничего.
В эту квартиру мы зашли тропической летней ночью, с двумя чемоданами и младенцем в коляске "Мальвина".
Куда ушла моя жизнь?
Дина Рубина сравнила начальный период иммиграции с состоянием тифозного больного в несущемся поезде. Ты пылаешь в бреду, вокруг все мелькает, все не в фокусе, глаз цепляет какие-то фрагменты, какие-то обрывки. А ты в горячке, с больной головой, тебя куда-то тащит, а поезд летит вперед-вперед, и ты своим мутным разумом не успеваешь осмысливать происходящее.
Иммигрировать - это перенести долгую тяжелую болезнь, а потом долго выздоравливать. Выйти на слабых ногах, оглядеться вокруг - вот новый мир, живи теперь в нем.
А раньше мне казалось что уехать - это умереть. Мы в загробном мире, откуда не возвращаются, что было верно до интернета, дешевой телефонии, краха соцлагеря и глобализации. Я вообще думаю, что первые 6 месяцев, а то и год после переезда человек не может считаться полностью вменяемым.
У нас этот период непостоянного, момент перехода из одного мира в другой растянулся на многие годы: безденжье и бедность, переезды, отсутствие постоянной работы, полное непонимание того, где мы и что делать, и болезни, болезни, болезни. Одни против мира. Мы неслись вперед на всех парусах, чтобы выжить, чтобы удержаться на плаву. Только головой вертели иногда - а что это мелькает в окне?
Все детство моего сына прошло именно так - в бреду и горячке. В неустойчивости, непостоянности, нерешенности, шаткости как на вокзале. Жизнь на узлах.
Это предисловие к жизни, а настоящая жизнь, думалось, впереди. Вот сейчас все устроится, все устаканится, мы оглядимся вокруг и начнем жить. Мы будем наслаждаться каждым днем.
Малыш - это счастье, но cчастье не было окончательным, полновесным, над ним всегда висело облачко.
А ведь детство - это так ненадолго. Мы сползли с бешеного поезда, а ребенок вырос. И у него уже свой несущийся поезд. А мы остаемся стоять на платформе.
Дай я тебя поцелую, и с новорожденным нас.